«Расскажите, мужики, про войну,
Расскажите, мужики пацанам.
Пусть узнают всё они и поймут,
Как несладко на войне было нам…»
Мы не случайно начали эту публикацию с четверостишья из песни воина-афганца Игоря Согонова, потому что каждая встреча, каждое интервью с участниками специальной военной операции, начинается с неизбежного вопроса: расскажите, ну, как вы там?..
Наш земляк Алексей Костиков, до того, как стать участником СВО служил в полиции, таксовал, был водителем-дальнобойщиком, перевозя продукты на большой фуре. С первых дней начала спецоперации рвался на фронт добровольцем, Написал заявление в военкомат, но сразу не призвали, лишь в октябре 2022 года, когда началась мобилизация, получил повестку,
На фронте, на фоне молодых парней он в свои 45-ть выглядел «аксакалом», и на их неоднократные вопросы связанных с возрастом, отвечал, что пришёл сюда затем, чтобы больше, таких как вы, сохранить. Мы-то уже пожили, детей вырастили, а вам нужно семьи создавать, детей поднимать.
В боевых условиях, будучи младшим сержантом и командиром отделения, он старался передать сослуживцам свой опыт и навыки, полученные во время службы в пограничных войсках. Берёг их, контролировал, чтобы они соблюдали правила пользования мобильной связью. Бендеровцы поймав телефонный сигнал, тут же начинали миномётный обстрел «засвеченного» квадрата.
-Но обо всём по порядку…
? Алексей, давай начнём с момента, когда ты в числе других мобилизованных земляков, оказался на фронте.
На прифронтовой полосе мы оказались после трёхмесячной подготовки в учебном центре. Инструкторы обучали неплохо, постепенно приучая ко всему, с чем придётся, так или иначе, столкнуться на передке. За «ленточкой» оказались перед новогодними праздниками. Это был населённый пункт километрах в 15-ти от Работино. Данное место считалось третьей линией обороны. Боевая задача, поставленная перед нами – защита и удержание освобождённых населённых пунктов.
Мобилизованных использовали в первую очередь, как тыловые подразделения, за нами только танки и артиллерия, которых привлекали для локальной поддержки. Во время ротации мы заменяли парней на первых линиях обороны, но непосредственно в штурмах не участвовали. Нахождение на первой линии будоражило нервы и воображение. Позиции противника – рукой подать, метров 500-700, а если смотреть в бинокль, то можно в подробностях разглядеть движуху, происходящую там. Из стрелкового оружия мы открывали по украм беспокоящий огонь, они отвечали. В принципе, такая перестрелка – это обычная практика окопного «общения», гораздо хуже, когда начинают работать снайперы, там всё критичней, страшней и результативней…
? Алексей, продолжи фразу: самое страшное там…
Это гибель товарищей. Это самое страшное и ужасное, то к чему невозможно привыкнуть, адаптироваться или смириться. В нашем подразделении был золотой мужик с позывным «Енот», погиб на следующий день после возвращения из отпуска. Был миномётный обстрел, и когда его товарища ранило, «Енот» пополз к нему, чтобы эвакуировать, но следующая мина оказалась его. У нас ротный был, тоже человек высочайшей пробы, его при обстреле разорвало на части – как такое можно принять? Сколько жив буду, столько буду помнить и скорбеть о таких боевых товарищах!
?А у тебя какой позывной был?
Костыль, это производная от фамилии. Там особо не заморачиваются с позывными, главное не позывной, а какой ты человек. В боевой обстановке всё проявляется и воспринимается обострённей. Все друг к другу приглядываются, оценивают, какой ты человек, ответственный ли, надёжный, можно ли положиться. У нас в основном были замечательные ребята, с которыми, как говорят, и в огонь и воду.
? Как к российским военным относилось местное население?
По-разному. Половина жителей относилась доброжелательно, другие боялись возвращения ВСУ-шников: спросишь что-нибудь, они сделают вид, что не понимают, стараются быстрее уйти. Некоторые относились с неприкрытой враждебностью. Недалеко от брошенного дома, где я жил с двумя бойцами, проживала семья: муж и жена – пили по-страшному! Их пять детей выглядели как бомжи – голодные, грязные, неухоженные. Я разогрел для них в кастрюльке рисовую кашу с мясом, дал им, они, как дикие зверьки – хотят взять и боятся. Взяли молча и убежали. Потом я каждому в пакетики положил пряников, печенья, конфет, та же самая реакция. Делал так несколько раз, и однажды, уже уходя, услышал от ребёнка вопрос: мама, а почему ты говоришь, что русские плохие? Хорошие!
В ответ та разразилась грязной бранью в мой адрес. Я подошёл к ней и говорю, если бы сказала подобное ВСУ-шнику, он расстрелял бы тебя и твою семью, не сходя с места. Я этого не делаю, и никто из наших так не поступит, но последним поделится. Так кто из нас плохой?!
Потом дом, где мы жили, и соседние строения, попали под обстрел – всё сравняли с землёй. Мы в момент обстрела подумали, что работает танк, но судя по увесистому осколку который пробил мне череп, выяснилось, что это был артиллерийский снаряд 155-го калибра. Ребята, которые были со мной, тоже получили серьёзные ранения.
Получается, что на фронте пробыл полгода, всё остальное время провёл в разных российских госпиталях. (После Мариупольского военного госпиталя, был переведён в госпиталь Санкт-Петербурга, где доктора обнаружили ещё один осколок (размером 4 на 5 см.), который по решению врачей, не стали извлекать, вставили сверху титановую пластину).
Первые два месяца я не мог говорить, была частичная утрата памяти. В моём телефоне был телефонный номер дочери, по которому ей сообщили обо мне. Ранение и сильнейшая контузия не прошли бесследно, я стал заикаться, при смене погоды ужасно болит голова, живу на обезболах. Но присутствие духа не теряю, буду достраивать дом, заниматься садами. Жалко, что последствия ранения не позволяют встать в строй, а то бы вернулся к своим ребятам, чтобы закончить начатое дело…
Беседовал Алексей КАРПОВ