Из всего многочисленного рода по отцовской линии с войны не вернулся никто — список погибших с фамилией Карпов занимает половину одной из мемориальных стел в Хвалынском парке Победы. Исключением стал лишь мой отец Анатолий Павлович Карпов, который попал на фронт семнадцатилетним мальчишкой. Из его воспоминаний о войне особенно запомнилась одна история, связанная со взятием первого немецкого города Кёнигсберга. Расскажу её от первого лица, так, как она запомнилась из рассказа отца.
Белая улица
Окружённый тремя кольцами обороны, Кёнигсберг был для немцев, как для нас Сталинград. Они считали, что если удастся его отстоять, то в войне может произойти перелом, поэтому с обеих сторон проявлены невероятная жестокость и упорство. Лётчики нашего штурмового полка просто валились с ног от усталости, совершая по 8-10 боевых вылетов в день. Даже обедали возле своих самолётов, пока механики заправляли их топливом и снаряжали боекомплектом. Через несколько дней пришло радостное известие: «Кёнигсберг — наш!».
Лётчики, вернувшиеся с боевого задания, рассказывали, что сверху наблюдали необычную картину: несколько городских улиц были сплошь устланы чем-то белым, будто выпавшим снегом. Но откуда снег, когда на улице апрель — всё вокруг зеленеет и расцветает?! Если смотреть по карте, то неподалёку от этого района находилась бумажная фабрика. Так возникло предположение, что улицы города усыпаны бумагой, с которой в полку был дефицит. Всем было интересно посмотреть на первый взятый немецкий город, поэтому свободных от службы добровольцев «съездить за бумагой» оказалось хоть отбавляй!
Начальник штаба полка, майор Картавенко, возглавивший группу, провёл короткий инструктаж: в городе не разбредаться, ходить только по двое, при первом же выстреле — сбор — возле машины. К подозрительным предметам не прикасаться, найденные продукты не есть, могут быть отравлены!
Попасть в городской район, где находилась бумажная фабрика, оказалось непросто: приходилось плутать по улицам из-за баррикадных завалов и рухнувших домов. Однако фабрику нашли. На уцелевшем складе облюбовали тяжёлый рулон белоснежной бумаги, закатили его в кузов и… поехали смотреть город.
Местечко, в котором мы оказались, казалось безжизненным — ни единой живой души, ни звука. По улице шли немного растянутой группой, держа оружие в боевой готовности. Город казался мёртвым, и кто-то из парней, видимо имея в виду мирное население, сказал: «Ну, и где же немцы?». Идущий впереди группы лётчик, дойдя до перекрёстка, остановился и как-то растерянно произнёс: «А вот и немцы, много немцев…». Это оказалась та самая «заснеженная» улица, которую увидели с воздуха лётчики. Всё её пространство устилали трупы немецких солдат в нижнем белье. По всей видимости, нижние этажи зданий на этой улице были оборудованы под госпитали. Те, кто могли двигаться, выбегали и попадали под шквальный огонь. Местами они лежали в несколько слоёв — жуткое зрелище…
Генеральский особняк
В нескольких кварталах отыскалась не слишком пострадавшая от бомбёжек улица с сохранившимися добротными домами. Майор Картавенко дал на осмотр достопримечательностей полтора часа, назначив сбор у машины, которую оставили у обочины дороги. Все как-то быстро разбрелись, а я остался один. Куда идти? Смотрю, напротив — трёхэтажный старинный особняк, окна целые, а над ними чёрной краской нарисована имитация, как будто горел. Интересно было посмотреть, как немцы живут. Снял винтовку, захожу в дом и кричу, первое, что на ум пришло: «Хенде хох!». Тишина…
В вестибюле на ковре горкой сложена коллекция холодного оружия — чего только нет: щиты, кинжалы, сабли, шпаги, даже мечи. Я повесил на пояс кортик, винтовку закинул на плечо, а в руку взял какую-то острую саблю. Поднялся по красивой парадной лестнице на второй этаж, а там в большом зале стоит длинный узкий стол, уставленный разными яствами: маленький зажаренный поросёнок на подносе, колбасы, ветчина, недопитые вина в бокалах, серебряные столовые приборы, белые салфетки…
Во главе стола стояло кресло с накинутым на спинку мундиром. Я в немецких знаках отличия не очень разбирался, но, судя по погонам и наградам, принадлежал он очень высокому чину. Скорее всего, штурм застал его врасплох: на вилке остался даже надкусанный кусочек сала.
От такого изобилия кушать захотелось невыносимо! Нашёл кладовку, на полке обнаружил банки с толстым слоем пыли. Подумал, вряд ли отбавленные; минимум год к ним никто не прикасался. Вскрыл крышку на одной из них и, достав из-за голенища ложку, попробовал содержимое. Оказалось, малиновое варенье. Мы жили бедно, и я такой вкуснотищи в жизни не пробовал! Не заметил, как съел всё варенье. Пошёл дальше, любуясь и удивляясь роскошному убранству особняка. В одной из комнат стояли небольшие, размером с посылку, металлические ящики, а в них жёлтые брусочки. Попробовал приподнять один — еле оторвал от пола. Я тогда даже не подумал, что это может быть золото. Короче, слитки меня не заинтересовали, и я поднялся на третий этаж.
А там почувствовал… запах недавно выкуренной сигареты. Снял с плеча винтовку, быстро распахнул дверь в комнату и увидел силуэт человека с направленным оружием. Реакция сработала быстрее, чем мысль: выстрелил, оказалось, что стрелял в собственное отражение в полированном платяном шкафу. Дверцы шкафа распахнулись, а оттуда вывалился немецкий солдат со снайперской винтовкой, сражённый наповал…
Ты мне жизнь спас
Я открыл окно, чтобы посмотреть, не подошёл ли кто из наших к машине, и увидел, что из окна дома, что напротив, снайпер выцеливает майора Картавенко, который подогнал добытый где-то мотоцикл. Я хорошо стрелял, поэтому на мгновение успел опередить немца. Майор сразу оценил ситуацию и крикнул: «Быстро сюда!». Когда я подбежал, он уже сидел на заведённом мотоцикле.
— «Садись сзади!» — скомандовал он. И так дал по газам, что я едва не вылетел из седла, только тогда обнаружив в руке саблю, которой вооружился в особняке.
Прибыв на аэродром, начальник штаба вызвал группу поддержки из соседней части. Оказалось, что целое подразделение немцев, пройдя по подземным ходам, которые проходили через весь Кёнигсберг, рассредоточилось на поверхности, чтобы выбивать наших солдат.
Из тех, кто ездил с нами, никто не пострадал — все живые вернулись в часть.
Ночью я почувствовал себя плохо: пот лил градом, поднялась температура, начались рези в животе. Я разбудил спящего рядом сослуживца Воробьёва: «Воробей, я умираю!».
Тот, расспросив меня, что я ел, рассмеялся: «Толя, нельзя столько малинового варенья жрать! Спи, от этого не умирают!». И, повернувшись на бок, захрапел.
Наутро меня вызвал начальник штаба Картавенко: «Мы на войне, и каждого из нас в любой момент могут убить. Ты не меня спас, а вот их». Он достал фотографию, где были запечатлены красивая женщина и четверо детей.
— «Вот от них тебе, сержант, спасибо».
P.S. Майор Картавенко закончил войну в звании полковника. После войны он несколько раз приезжал со своим семейством в Хвалынск в гости к отцу. Много лет к празднику 9 мая от него приходили поздравительные открытки, но в конце 70-х приходить перестали… Сыновья полковника пошли по стопам отца, избрав военную карьеру.
Такая вот история…
Алексей КАРПОВ