Как солдат Егорычев спас дрезденский шедевр, почему отказался от удостоверения участника Великой Отечественной и не рассказывал о войне даже близким
Детство пахнет керосином
Леонид Егорычев, в прошлом геолог и директор Хвалынского краеведческого музея, может описать свои детские годы буквально одной фразой: не как у всех. Детство местных мальчишек послевоенной поры было сдобрено ароматами антоновки, волжской водицы, папкиной махорки и маминых пирогов по большим праздникам. Всё так, но у Леонида Геннадьевича оно попахивало ещё и керосином. А как же, если отец Геннадий Петрович Егорычев – настоящий художник! Тогда это звучало почти как настоящий волшебник.
В нашем доме, на улице Коммунистической, – вспоминает Леонид Геннадьевич, – самым приспособленным для творчества помещением была кухня. Здесь и поселились на долгое время отцовские мольберт, холсты, кисти, краски. А ещё – запах керосина, который использовался тогда вместо растворителя. Папа смешивал краски, писал, мыл кисти, отлучался с этюдником, возвращался и снова писал, писал. Казалось, этот процесс бесконечен…
Даже теперь, спустя десятилетия, Леонид Геннадьевич не перестаёт удивляться работоспособности, если не сказать одержимости Геннадия Петровича. В конце сороковых и пятидесятых такая кругом нищета была – до картин ли? А он всё одно: брал этюдник и отправлялся писать свою любимую природу. Скорее, скорее бы за работу, на Волгу, на Сосновый остров.
Изрядную плодовитость отца Егорычев объясняет не только тем, что делу своему художник служил искренне и беззаветно, тогда как бытовую сторону жизни воспринимал слабо. Оказывается, после войны тяга людей к прекрасному (а скорее к тому, чтобы иметь в доме вещицу покрасивее пёстрого бабушкиного ковра) была поистине огромной. Люди жили в нужде, голодали, но тянулись в дом Егорычевых с единственной к Геннадию Петровичу просьбой: написать какой-нибудь красивый пейзаж. Он чаще соглашался, чем отказывал. А работы свои, как правило, раздаривал.
Побывали в беспризорниках
Биография Егорычева-художника не изобилует числом фактов. Известно, что тягу к художественному творчеству он проявил ещё в годы учёбы в мужской гимназии. Тогда талантливого паренька заметил и подружился с ним уже маститый хвалынский художник Василий Орехов. Они на пару писали живописные городские окрестности, в такие моменты Василий Фёдорович, наверняка, передавал талантливому гимназисту Геннадию свои бесценные знания. Не напрасно! По возвращении с фронта Геннадий Петрович, не изменив любимому занятию, окончил заочные художественные курсы столичного института культуры имени Крупской. Он не уехал из Хвалынска, сделался семейным человеком, отцом и занимался любимым делом до конца семидесятых.
Впрочем, как минимум дважды, Геннадий Петрович покидал родной городок надолго. Впервые это было, конечно, чистой воды мальчишеством. Целый год братья Геннадий и Виктор Егорычевы колесили по молодой советской державе в знак протеста против нового замужества мамы Таисии Михайловны. Было им тогда лет по десять-двенадцать. Разумеется, ни милицейские, ни другие органы сбежавших пацанов не разыскивали. Беспризорников в то время было – пруд пруди.
Во второй раз из Хвалынска Егорычев ушёл на войну. В 1939-м Геннадий Петрович был призван в Красную Армию, воевал в Бессарабии, участвовал в Финской, а в 1941-м году попал на советско-германский фронт.
Военные сказки…
По словам Леонида Геннадьевича, отец почти не рассказывал о войне, о передовой, о времени, проведённом в лагерях для военнопленных. Для Геннадия Петровича (как и для огромной армии участников Великой Отечественной) темы эти были закрытыми. Война – это кровь и грязь. Зачем об этом рассказывать? Поэтому военные фильмы советской поры он называл сказками. А если и «пытали» его на сей счёт близкие, то «выжать» из Егорычева удавалось немногое: разве что скупые, отрывочные воспоминаниями о фронтовых друзьях, о тех, кто делил с ним тяготы лагерной жизни, о самых важных лично для него событиях той войны. Да и то после рюмочки чего-нибудь вкусного.
Попасть в окружение, а затем и в фашистский плен в самом начале войны было делом почти обыденным. Не избежал этой участи и Егорычев, помещённый в лагерь для военнопленных под Могилёвом. Геннадий Петрович не рассказывал о подробностях перемещения из одного лагеря в другой. Понятно лишь, что в его военной истории было два концлагеря, в Белоруссии и в Германии.
Думаю, до немцев быстро дошла информация о том, какими способностями обладает отец, – продолжает свой рассказ Леонид Егорычев. – И они стали просить его писать портреты. За это отцу давали немного больше пищи, чем было положено. Он же делился едой со своими земляками, которых, по воспоминаниям Геннадия Петровича, было трое, но память моя сохранила только две фамилии: Таинкин и Кадовба. Земляки выжили, вернулись в Хвалынск и поддерживали с отцом добрые отношения.
Геннадий Петрович всё же рассказал сыновьям историю своего освобождения из немецкого лагеря. Случилось это в сорок четвёртом. Сначала на территорию, как водится, вошли наши контрразведчики или, проще говоря, особисты. Был среди них и друг Егорычева по фамилии Ревин. Именно он помог Геннадию Петровичу избежать участи миллионов пленённых солдат – отправки в «родные» лагеря советского ГУЛАГа. Ревин переодел друга в военную форму, снабдил документами и отправил танковым стрелком на передовую. Так что войну Егорычев закончил в Германии, но демобилизовался лишь в 1946-м году из Австрии.
…и немецкие краски
Не знаю, мечтал ли начинающий художник из Хвалынска Геннадий Егорычев побывать когда-либо в знаменитой на весь мир Дрезденской художественной галерее. Может быть, и мечтал втайне. Однако, если бы не Великая Отечественная, вряд ли бы этим мечтам суждено было сбыться. А тут такое: оказаться в Дрездене, на танке, рядом с галереей, да ещё и получить задание участвовать в разборе подвалов дрезденки.
Американцы разбомбили город в пух и прах, – рассказывает Леонид Егорычев. – Видимо, предчувствуя подобное, немцы спрятали дрезденские шедевры в подвалах галереи. В разборе её завалов и участвовал тогда отец. Он вспоминал, как в его руках вдруг оказался этюд Рембрандта. Как он стоял с ним, смотрел на небольшое полотно и решал: взять или не взять… Представьте, сколь огромным было искушение положить Рембрандта в вещмешок и увезти в Хвалынск. Трофей. Некая личная контрибуция за эту войну. Тогда многие везли из Германии ценные вещи: одежду, драгоценности, посуду, какую-то технику и даже мебель. Но отец всё-таки оставил этюд на месте.
Возможно, просто побоялся, не захотел брать грех на душу – теперь это не так важно. Солдат Геннадий Егорычев мог, но не отнял у мира работу гения. А художник Егорычев привёз с войны отличный немецкий этюдник, набитый лучшими в мире немецкими красками и кисточками. И бредень, чтобы ловить в Волге рыбу. Да, ещё он привёз с собой большую кожаную папку со множеством карандашных зарисовок с европейских просторов. Но в семидесятых подаренная краеведческому музею папка и её содержимое куда-то исчезли.
Человек с характером
Несколько послевоенных лет было у художника Егорычева одно важное дело: ходить отмечаться в органы. Советская власть не простила своим солдатам статуса бывших военнопленных. Эти люди, словно бы отпущенные на свободу уголовники, обязаны были периодически сообщать о себе и своих передвижениях. А ещё им долгое время не выдавали удостоверений участников Великой Отечественной.
Такое отношение ранило чувствительного Егорычева, он считал его унизительным и несправедливым. – Позже, когда бывшим военнопленным всё-таки стали выписывать «корочки» участников, – приоткрывает завесу тайны Леонид Егорычев, – Геннадий Петрович за своим удостоверением не пошёл. Он получал обычную, а не повышенную пенсию, не пользовался никакими льготами. Отец всегда был человеком с характером, с позицией. Он не ходил на праздники и мероприятия, не вливался в коллективы, а работал по подрядным договорам. Если честно, он даже нашего Кузьму Сергеевича Петрова-Водкина не очень, как художника, привечал.
Рисование и ремесло – именно они занимали большую часть жизненного пространства Геннадия Егорычева. Да, он не только писал свои излюбленные пейзажи, свой Сосновый остров. Художник вёл большую оформительскую работу в хвалынских здравницах и самых разных учреждениях города, то есть не гнушался творить на заказ. Нужно же было содержать семью.
Интересно было бы узнать о судьбе одного такого коммерческого заказа. Когда-то давным-давно в помещении бывшей кондитерской Кекселя на углу улиц Ленина и Петрова-Водкина работал хлебный магазин. Нынешние хвалынчане знают это здание как магазин «Престиж». Нынче же там – магазин сладостей и комиссионка. Так вот, в советские годы популярный у горожан хлебный магазин украшало большое полотно с изображением самых разных хлебов, булочек, бубликов, пирожков и плюшек. Его по заказу магазина написал Геннадий Егорычев. А старожилы до сих пор утверждают: слюнки у многочисленных посетителей хлебного текли при одном только взгляде на картину. Магазин сменил профиль, и рисованные булочки-бублики со стены исчезли. Интересно, куда?
Наталья Кологреева